Лет десять назад с большим трудом уговорила папу написать воспоминания. Сегодня публикую небольшую часть воспоминаний о первых месяцах блокады. Мои комментарии в тексте выделены курсивом.
********
8-го сентября [1941] мы с папой шли по Невскому смотреть разрушения от первых снарядов. Но обстановка ещё ничего зловещего не предвещала. 8-го сентября немцы заняли Шлиссельбург, и образовалась так называемая зловещая блокада. 8-го мы с папой зашли во двор на Невском проспекте, так как была объявлена воздушная тревога. В это время раздалась невероятная стрельба зенитных орудий. А в небе появилось несколько звеньев (троек) немецких самолетов. Они шли как на параде, совершенно не реагировали на обстрелы зениток. И они прошли на северо-восток. Через некоторое время появились клубы черного дыма. Как потом выяснилось горело продовольствие и в большинстве сахар на так называемых Бадаевских складах.
Идиотизм наших руководителей заключался и в том, что не были распределены продукты в разные районы города. Это головотяпство стоило смерти многих тысяч ленинградцев, которые погибли в ужасную блокаду.
Я почему-то слышал, что первая бомбардировка была 18-го июня. Но я как-то эту дату не запомнил. 8-го сентября немцы взяли Шлиссельбург. Теперь Ленинград был окружен, и всякое сообщение по железной дороге было прервано.
В первых числах сентября стали резко сокращать выдачу продуктов по карточкам. Об этом с педантичной точностью описано в книге Дмитрия Васильевича Павлова. К ноябрю стал выдавать на рабочую карточку 250г, а на служащую и иждивенческую 125г. Это была смерть.
Начались регулярные обстрелы и бомбежки. Стреляли по городу в самое разное время. Бомбили же точно по расписанию. Ровно в 7 часов объявлялась тревога. Летало мало самолетов. Они, немецкие самолеты, имели характерный воющий звук. Над городом поднимали аэростаты заграждения, что не позволяло немецким самолетам летать низко и вести прицельную бомбардировку. С самолетов сбрасывали два типа бомб. Одни маленькие – зажигалки. Другие большого веса, которые прошивали жилые дома до фундаментов.
Зажигалки не имели большого эффекта. Большинство чердаков были покрыты кирпичом (на ребро), не знаю, для чего это делали. Но попадая в дома, зажигалки сгорали. На чердаках их специальными клещами бросали в ящики с песком.
Самолеты с большими бомбами не имели цель разрушить город. А просто летали большую часть ночи, чтобы подействовать на нервы. Кто сегодня станет жертвой?
К сожалению не только нервы, но были и жертвы. У нас была знакомая Левицкая Екатерина Евлампиевна, а у неё была знакомая семья Соловьевых. Его я совсем не помню, а вот мадам Соловьеву и дочку хорошо помню. Жили они на Шпалерной напротив так называемого «Большого дома», где помещался НКВД. И вот немцы хотели тяжелой бомбой попасть в этот «Большой дом». Но попали в дом, где жили Соловьевы. Это было в середине сентября. Сама мадам Соловьева была бухгалтер. Это случилось днем, когда все учреждения работали, а дочка в школе. В общем они остались без всего, в летней одежде. И вот Левицкая собирала для них посуду, бельё, теплую одежду. Это первое. Второе, у нас была семья знакомых, художника Лепилова. Это было уже в середине октября. Константин Михайлович вечером, ближе к ночи сказал: -спущусь вниз (они жили на 4-м этаже) к воротам, так как окна были закрыты. Было тихо. Хотя была объявлена воздушная тревога. Но никакой бомбежки не было слышно. И вот он спустился и стал в воротах. В это время в их дом попала бомба. И ту половину дома, где была семья отрезало как ножом, а его похоронила груда обломков. Семья осталась жива. Так что не только нервы, но были и жертвы.
Иногда самолеты сбрасывали осветительные ракеты. И они были очень яркими и всё освещали мертвенно зеленым цветом. Виден был купол Исаакиевского собора.
Мы все жильцы собирались внизу в парадной. Дело в том, что при разрушении дома эти парадные оставались целыми. Там были две близко стоящие стены и печь. Так что это было самое безопасное место. И все жильцы, кто жил по нашей лестнице во время воздушных тревог собирались в парадной. Я подходил к двери и смотрел, что делается на улице. И вот как-то увидел, что с крыши дома в переулке Ильича (Казачий) были выпущены несколько красных ракет в сторону третьей ТЭЦ. Видимо с самолета увидели и бросили большую бомбу. Но промахнулись, и бомба попала в жилой дом неподалёку от ТЭЦ. Бомба разнесла в дребезги дом, такая была сила у этой бомбы.
Ещё бросали бомбы с напалмом, и эта горючая смесь растекалась по вертикальным поверхностям стен. Ещё бросали такие большие бомбы, которые не делали воронок, но давали сильную воздушную волну, вследствие чего вылетали стекла из окон.
Бомбежки прекратились в конце ноября. Видимо авиация была переброшена к Москве, где велось последнее наступление. Но увеличилось количество обстрелов. Они не приносили больших разрушений, но выбивали стекла.
Под нашими окнами 14 января 42-го упал снаряд. И вылетели все стекла в окнах, выходящих на Гороховую.
[Папа рассказывал мне, что он возвращался с работы и когда увидел, что во всём нашем доме нет стекол, он подумал: -теперь всё, нам не выжить, это смерть. Осколки этого снаряда до сих пор хранятся у нас дома. Прим. А.С. ]
Достали картон, и я заделал окна, чтобы снег не залетал в комнату. Но стало холодно. Стекла были мной хорошо заклеены, но тут в квартиру ворвался холод. Я заклеил двери в маленькую комнату. Но все же в этой маленькой комнате у пола замерзала вода.
Нам подарил очень хорошую буржуйку Николай Федорович Смолич, наш родственник. Эта буржуйка очень нам помогла. Она была на ножках, имела две конфорки и духовку. Ещё нас спасло, что мы весной закупали дрова. Мы их пилили и кололи и всё лето держали в открытом сарае. Так что дровами мы были обеспечены. Но надо было их пилить и колоть специально для буржуйки. Всё это конечно делал я. И в общем в маленькой комнате была, правда очень низкая, положительная температура. Эта буржуйка очень помогла нам почти всю блокаду.
[В нашей семье дрова всегда закупали весной, это продолжалось до 1965 года, когда в доме появилось центральное отопление. Благодаря этой традиции все наши книги пережили блокаду –прим. А.С. ]
Теперь о воде. Я привязывал к санкам бак, который использовал в своё время для стирки, и шёл за водой. Вода текла в ледяном ручье угол Гороховой и Садовой. Но достать её было очень трудно, так как этот водяной ручей тёк между двумя ледяными стенками. Надо было забраться на них и черпаком, зачерпнув воду, лить её в бак. И так несколько раз, пока бак не наполнится. Обратно везти было очень трудно, так как дороги были все в сугробах. Я вырезал диск из фанеры и клал его в бак на воду, чтобы она не расплескивалась. И ещё была неприятность. Когда вода расплёскивалась, то она попадала на узлы веревки, которой был привязан бак к санкам. Узлы замерзали. Я догадался, как лучше привязывать санки, чтобы не было узлов и сравнительно легко было распутывать замершую веревку.
В городе начался самый настоящий голод. Стали умирать десятками, сотнями, тысячами. Умирали в первую очередь мужчины. Женщины в силу особенностей своего организма могли жить на самом голодном пайке. Ужас. Завернутых в простыни покойников везли на саночках. Умер наш сосед дядя Вася, хороший кровельщик.
В конце ноября умер папин приятель Александр Платонович Павлов. Даже сейчас не могу пережить его смерть.
Некоторых покойников выбрасывали прямо во двор.
Главное ко всему добавился нестерпимый холод. Можно с уверенностью сказать, что половина окон в городе оказалась без стекол.
На город обрушилось ещё одно несчастье – это пожары. Люди складывали щепки, бумагу рядом с буржуйками. Из буржуек выпадали угольки, искры и возникал пожар. Люди в полусознательном состоянии не могли гасить, тем более, что и нечем было тушить. И вот выгорали целиком дома. Угол Фонтанки и Чернышева (Ломоносова) возник пожар. И один библиофил стал выбрасывать уникальные книги во двор, где их расхватали на растопку.
Нельзя простить немцам за их ни с чем не сравнимое по своей жестокости преступление. Ужас, не могу вспоминать без кошмара. Сколько погибло людей. И каких людей.
Смолич Мстислав Николаевич
2001 год.
*************
Папина мама, Елизавета Матвеевна, была врачом. Она часто оставалась на ночь на дежурстве в госпитале. Папа рассказывал, что бабушка панически боялась бомбёжек. Поэтому, если она ночевала дома, то как только переставал стучать метроном и объявляли тревогу, она требовала, чтобы папа вместе с бабушкой, Александрой Владимировной, обязательно спускались вниз в парадную. Когда Елизаветы Матвеевны дома не было, то папа и бабушка никогда этого не делали. Он говорил, что они с бабушкой быстро привыкли к бомбёжкам и не хотели выходить на холод, берегли силы.
